В Москве офтальмолог Галина Чернакова помогает бездомным людям: осматривает и обрабатывает раны. В 2022 году Галина стала героиней книги «100 подвигов обычных людей. Том 3». Команда проекта «Подвиги» рассказывает её историю.
- Галина, расскажите немного о себе. Сколько вам лет, чем занимаетесь?
- Меня зовут Галина Чернакова, и я прежде всего врач. Мне 49 лет, и я мама уже двух взрослых детей. Сын в этом году закончил медицинский институт, дочь пока студентка. У меня есть мама, в почтенных летах, но еще очень даже с юмором и с умом. Вот такое семейство.
- Расскажите о ваших родителях, как они вас воспитывали и чему учили?
- Папы давно нет в живых, но именно он направил меня на выбор будущей профессии. От него я и унаследовала склонность к медицине. Можно сказать, что дело жизни было предопределено. Я потом над этим долго размышляла, и если бы мне сказали: «ты будешь врачом», у меня это не вызвало бы никакого внутреннего сопротивления - значит, это было мое. В противном случае дети выражают недовольство, например, моя дочка сказала: «Мама, можно я не буду врачом?!» Я, собственно говоря, никогда ни на чем не настаивала.
А моя мама вообще не врач, абсолютно технический человек. Она закончила Московский энергетический институт, это математика, техника, микросхемы, мама - человек-цифра. Сейчас ей 76 лет, долгих лет жизни ей пожелаю.
Меня строго воспитывали. Я, например, закончила музыкальную школу. Учеба была довольно скучноватой, даже с каким-то таким принуждением. Но! Знаете, когда дети спрашивают, и мои в том числе (они тоже её закончили): «А что мне это дало?» Я пришла к простому выводу: когда ребенок находится в музыкальной школе, он не находится где-то в другом месте, и это не так уж плохо. Вот такая простая история про занятость. Мы дети 1970-80-х годов. Родители привили нам семейные ценности, ценности высшего образования, моральные ценности.
- Кем вы мечтали стать в детстве? Почему? Или только врач и все?
- У меня не было мечты стать врачом. В очень раннем детстве была мечта стать археологом - наверное, привлекали тайны профессии, когда хочется что-то раскапывать. В принципе, и сейчас я раскапываю причины болезни, пытаясь допытаться, что, откуда и почему. Врачу без этакого «мышления следователя», я бы сказала, будет сложно. То есть мы все немножко следователи - в медицине это называется «клиническое мышление». Плохо, если врач им не обладает, причем плохо и врачу, и пациенту. 
- Каким ребенком и подростком вы были?
- В детстве я была очень спокойной и послушной, родителям доставляла мало проблем. Более зрелые годы сложились бурно, даже неожиданно. К сожалению, я одна была у родителей. Росла и формировалась в советском, таком пионерском обществе. Когда пришел момент подбираться к каким-то подготовительным историям в институт, то биология мне хорошо зашла. Если бы мне задали вопрос: как определить, сможет потом человек учиться в медицинском институте, я бы ответила так: кому заходит биология, тот, скорее всего, сможет.
- Как выбирали вуз и специальность, почему офтальмолог?
- Предопределение. Я поступила в Первый мед, он трансформировался в Московскую медицинскую академию, тогда была эпоха перемен, это чувствовалось везде. Этот же институт закончил и мой сын в этом году, причем с красным дипломом, и я очень рада – это хорошая преемственность поколений.
Что касается студенческих лет и того, как выбрала специальность, скажу так: у меня папа серьезно занимался инфекционными заболеваниями и достиг высокой должности. В свое время в Дагестане была эпидемия холеры, и он принимал непосредственное участие в борьбе с этой болезнью. Папа насмотрелся смертей.
Когда шла речь о выборе специальности для меня, то мы обратили внимание на такую красивую профессию, как офтальмолог. Это тоже был выбор не мой, это не вызвало у меня никакого сопротивления, так я и оказалась в офтальмологии. Мне все нравилось, это действительно красиво: рассматриваешь глаз, и он такой замечательный и всё в нём интересно. К тому же офтальмология характеризуется тем, что у нас редко умирают люди, у нас другая трагедия - слепота. Это для нас как смерть в другой специальности. Потому что все, что крутится вокруг зрения, очень чувствительно для любого пациента. Общеизвестно, что человек готов потерять другой орган, но только не зрение.
- В какой момент вы поняли, что хотите еще больше помогать людям? Что-то случилось или вам просто пришла эта мысль? Возможно, кто-то подтолкнул вас к этому?
- Это был пик пандемии, когда массово подавали анкеты в «красную зону». Меня к этому подтолкнула моя подруга, которая там уже работала.
У меня своя история прихода в волонтёрство. Это было не от какого-то душевного порыва, а, скорее, аналитическое осмысление жизни, и тут нельзя обойтись без понятия «сытость». Вообще, мы все довольно сыто живем и порой не даем себе отчета в том, что многие проблемы, в том числе внутри семьи, происходят от этой сытости. Оппоненты могут сказать: ну и что ж теперь нам, в пещеру? Нет, просто нужно чуть больше отдавать. Моя подруга - человек с очень большой самоотдачей, она такая по жизни. И когда ты видишь искренний порыв человека, ты веришь и волей-неволей тоже подтягиваешься. У меня кризисной точкой была внутрисемейная обстановка, когда я поняла, что меня слишком много в семье, и, наверное, этот потенциал надо отдавать и другим людям. Я подала анкету. Я как раз тогда уже переболела коронавирусной инфекцией. До этого я боялась за пожилую маму и не решалась преодолеть этот барьер.
- Когда вы подавали анкету, проходили собеседование, вы понимали, что вам придется делать? Было ли какое-то чувство страха?
- У меня был один только к себе вопрос: каким же волонтером и в каком направлении я могла бы быть? Мне довольно трудно выключить в себе врача. На самом деле, сейчас у меня есть мысли еще одно волонтерское направление взять, при этом я спрашиваю себя: а ты сможешь работать не врачом? И отвечаю: нет, не смогу. Если мне работать волонтером, то только врачом. Возможно, у меня уже профдеформация. Поэтому когда я подала анкету, то себе сказала так: как оно сложится, туда я и пойду.
Вообще, вопрос помощи бездомным занимал меня давно. Среди людей моего круга общения есть распространенное мнение, что бездомный человек сам виноват в своей истории. Мне это глубоко не близко. Более того, у многих сложился такой образ бездомного человека: что они сидят рядом с храмами и неприятно пахнут, и даже батюшки говорят не давать им денег, иначе они купят алкоголь, человек может уйти на тот свет, и вы станете невольным виновником этого. Есть разные варианты помощи – например, предложить купить ему еды. Если человек реально голоден, он согласится.
Вот эти люди, которые сидят, они в какой-то степени отражают пороки общества. Если все чистенько, то как будто ничего и нет, и я такой хороший. Это самое душевредное состояние, когда человек думает, что он кругом положительный и ничего плохого в жизни не делал - так никогда не поймешь свою болезнь. Я для себя такую картинку нарисовала внутри, и она мне очень близка. Когда я сейчас переместилась к ним, я никогда не думала, что буду столь терпима к этому всему. Наверное, тут очень важен настрой.
- Давайте вспомним ваш первый день в «Милосердии». Кто был первым, кому вы помогли? Что-то в вас поменялось или изменения проявились уже потом?
- Меня немного цепляет слово «подвиги». Я уверена, что каждый, с кем вы беседуете, скажет, что его дело - это не подвиг. Более того, я хочу подчеркнуть, что это обязанность каждого человека - что-то отдавать в любой форме обществу, нуждающимся, слабым. Без этого общество разрушается.
Что касается первого дня, сначала была жуткая неуверенность, я вообще не знала, как отреагирую на все. Благо, коллектив «Ангара спасения», куда я пришла, опытный, слаженный, там работают профессионалы. Мне сразу объяснили, что есть задача обрабатывать гнойные раны, которые, по сути, людям негде обрабатывать. А сюда они придут, и им помогут. Тут все просто: надо отбросить брезгливость, если она была. Ко мне пришла пациентка с огромной раной, которую я бы в офтальмологии никогда не увидела. У меня появилось ощущение, что я здесь больше врач, чем обычно. Я же специалист узкой области. Когда я вижу такие гнойные, грязные раны, думаю: вот оно! Вот оно, врачебное искусство: обработал рану и это вроде как в комнате убрался. Ты все это промыл, счистил, перебинтовал, и самому приятно.
- Расскажите про людей, которым вы помогаете, какие они?
- Мне не с чем сравнить, но кажется, что в нашем «Ангаре спасения», поскольку это православная служба «Милосердие», какой-то свой контингент, который приходит туда. Все-таки это влияет, наверное, на голову, на душу. В очень многих светится интеллект, в очень многих светится душа и благодарность за ту помощь, которую (даже самую минимальную) я оказала: например, дала таблетку или просто поговорила с ними. Может быть, это единственные три минуты приятного общения у человека. Не потому, что я это я, а потому что я понимаю это. Оказать внимание, померить давление - это не трудно, но действительно воодушевляет, и никто тебя здесь не осуждает. Тот стереотип, что они выбирают улицу - это неправильно. Очень многие люди, к счастью, сохраняют человеческое лицо, и это, возможно, не в меньшей степени и потому, что есть такие места, где они нужны, где их покормят, где с ними поговорят.
- Какие чувства вызывают у вас люди, которым вы помогаете?
- Конечно, они тоже разные. Есть и вредноватые, как любые пациенты, но у меня они вызывают чувство сострадания. А еще желание дать им какую-то маленькую радость человеческим общением. Они очень отзываются. У меня такое ощущение от них, как от заблудших взрослых детей, и ты думаешь: как они попали в эти обстоятельства? Далеко не все страдают алкоголизмом, очень многие просто бездомные. Хочется немного радости подарить им, и иногда это получается.
- А чувство усталости часто бывает? Как с этим справляетесь?
- Возникает. Знаете, были такие дежурства, когда приходило много людей, и ты собираешься уже уходить, а они все идут и идут. И ты начинаешь раздражаться, и я думаю в этот момент: вот она моя натура! С другой стороны, я всегда стараюсь себя сдержать, могу пошуметь и сказать: «Где вы были? Почему так тянетесь?» Я уверена, что никто не обижается. Кто-то говорит: доктор, а я долго обедал, пришёл тут к вам… Раздражение бывает, без него никуда, это такие наши человеческие моменты.
- Каким образом отдыхаете?
- Ловлю себя на том, что у меня все-таки определённое напряжение за 2-3 часа возникает и мне нужно побыть одной после этого - это может быть чашка кофе или какой-то перекус. После этого бывает ещё какая-то деятельность волонтерская, не связанная с бездомными людьми. Я поняла, что не могу сразу куда-то идти, мне обязательно надо побыть в тишине, в одиночестве, чтобы немного это напряжение ушло. Такое напряжение у меня возникает еще и потому, что нужно очень оперативно решать ситуацию. Я же в офтальмологии узкий специалист, у меня куча инструментов, а тут надо напрячь весь свой интеллект, чтобы понять, что в рамках этой первичной помощи я могу сделать реально полезного для этого человека. Я устаю как врач, и от этого напряга нужно переключаться.
- Есть ли какие-то истории, которые вас особенно зацепили?
- Я об этой истории уже рассказывала, невозможно пройти мимо. Ко мне обратился человек. Они же спят-то на улице, а он уткнулся головой в траву. Видимо, в этот момент подростки что-то на него налили и подожгли, чтобы позабавиться. Он свою спину мне подставил, а там был обширный ожог - может, не такой глубокий, но с повреждением кожных покровов, с пузырями. И человек рассказывал свою историю без тени озлобления.
Озлобление вообще в обычной жизни, мне, например, свойственно. Когда я с ними работаю, то думаю: какими же они могут быть озлобленными, но они же не такие. Почему же я в своей обычной сытой жизни позволяю себе такое? Люди сохраняют доброту, любезность, вежливость в определенных рамках. Всякие случаи бывают, конечно, но в основном они очень вежливые. Кстати, обращаются ко мне на Вы. Вот этот человек, когда я ему как-то невольно сделала больно, он не ойкнул, не какое-то там матерное слово сказал, а вздрогнул и произнес: «Быть добру!» Вот у него такая присказка - реакция на боль. И вот это: «Быть добру!» - меня так удивило! Я просто думаю, какая же у человека должна быть незлобивость. То есть когда он рассказывал про подростков, он никак их не характеризовал, никакими словами. И только когда я обрабатывала ожог, было вот это вздрагивание и «Быть добру!» Я подумала, Слава Богу, что есть такие вещи в человеке, которые ни улица, ни даже такие жестокие поступки не могут испортить.
- Помимо волонтёрства в качестве врача, вы занимаетесь и другой деятельностью, какой именно?
- Я помогаю совсем минимум, но все-таки участвую в штабе помощи беженцам в православной службе «Милосердие». Благо, это рядом территориально, это Николо-Ямская улица: и «Ангар спасения», и штаб. Вот так получается, что я в один день могу либо принести что-то необходимое, либо поработать соцработником в штабе. Там нужно регистрировать людей, которые обращаются в штаб за помощью. Иногда общение с людьми дает больше, чем сводки новостей, то есть ты соприкасаешься с чужими душами - вот чем хороша волонтерская работа. Реальные люди реально рады тебе. Хорошо сказала епископ Пантелеймон, что в принципе беженцы проживут без нас, и бездомные тоже как-то проживут, а мы-то без них как? То есть точка продолжения нашего потенциала куда дальше пойдет? Поэтому у меня нет такой мысли, что, ой, я такая великая. Да это они мне нужны, чтобы почувствовать, что я чего-то могу кому-то помогать!
- Почему именно эта организация?
- Я считаю себя православным человеком. Православная подруга, которая воцерковлена, начала развивать свою волонтерскую деятельность в рамках православной службы «Милосерлие». Как сказала моя подруга: «Страдания других людей меняют твою душу. И хотя ты не всегда можешь помочь, но соприкосновение со страданиями человека, как и хорошая литература, тебя меняет. Может быть, не каждого, но все-таки». Я пытаюсь привлечь к волонтерской деятельности свою дочь, мы даже были с ней несколько раз в фонде «Вера», в центре паллиативной помощи рядом с метро «Савеловская». А еще у нас есть собака породы корги, и мы ее берем с собой, она работает волонтером.
- Как ваши родные относятся к вашей волонтёрской деятельность? Поддерживают?
- Они не сразу приняли, не с воодушевлением. Про штаб беженцев она знает и приветствует. Что касается детей, то когда в семье нет традиций волонтёрства, это сложно, наверное, воспринять. Но если ты хочешь, чтобы они что-то поняли, это бесполезно объяснять словами. Могут быть какие угодно девизы и лозунги, но если ты не делаешь это сам, они тебе не будут верить. Поэтому я сказала спокойно и сначала было какое-то недоумение, но постепенно они привыкают, сейчас это в порядке вещей. Я надеюсь, что эти зернышки проявятся потом в чем-то другом. Например, если перед ними когда-нибудь встанет выбор: помогать или не помогать, они выберут помогать. Я бы этого очень хотела.
Тут еще важно приходить из таких мест, после таких дней, с улыбкой на лице. Это действует лучше всего, это ничем не объяснишь. Я не люблю жалости, это нехорошее чувство, у меня есть понимание, что мы нужны друг другу. Мы и разговариваем, и шутим, и они уходят с забинтованной рукой, десять раз скажут спасибо, и это очень приятно.
У меня бабушка с дедушкой похоронены на Введенском кладбище, там есть могила доктора Гааза. Он был офтальмологом, немец, лютеранин, по-моему, но его провожала вся православная Москва. А все потому, что он помогал людям в тюрьмах, бездомным, это был такой проповедник помощи. Меня вдохновляют такие примеры. Я знаю, где находится место его упокоения, и всегда подхожу к этому камню, там подписано «Доктор Гааз: "Спешите делать добро"».
- А через какое время вы начали приходить домой с улыбкой?
- Мне кажется, я уже в первый день пришла. Коллектив хороший, для них работа - это работа. А еще они все с юмором, поэтому я вернулась домой с улыбкой. У меня не было состояния шока, наоборот, у меня было ощущение офтальмолога, который дорвался до грязи, до ран, у меня же этого нет. У меня максимум конъюнктивит, а вот такую окровавленную ногу, вот где я ее возьму?! (смеется) Вот такая профдеформация.
- Каких людей вы считаете настоящими героями?
- Самоотверженных людей, которые могут преодолеть собственный страх во имя другого человека. Таких людей много, в частности, моя подруга такая, которая меня на это дело вдохновила. Надо, чтобы энергия, которая в человеке есть, циркулировала. Если она есть и застаивается, то будет разрушать тебя изнутри и твою семью. Вот этот потенциал должен реализовываться, мы своими талантами, по сути, должны служить ближним, но при этом не забывать про семью. Есть среди моих коллег такие врачи – в них есть доброта, самоотверженность и профессионализм. Если мы говорим о врачах, то врачу мало самоотверженности. В них должны быть еще доброта, профессионализм и умение отдать больше, чем рамки твоего рабочего времени. Самоотверженность трогает сердце.
- А себя к героям можете отнести?
- Нет, я обычный человек, никакого героизма. Да, спешите делать добро, спешите, жизнь короткая.
- Какой совет вы хотели бы дать тем, кто прочитает книгу «100 подвигов обычных людей»?
- Волонтерская работа способна решить много проблем, православные священники говорят: вам плохо - идите помогать другим. Я бы посоветовала сломать в себе стереотипы. Это как занятия спортом: сначала тяжело, а потом у тебя хорошая спортивная фигура. Так же и здесь: ты куда-то придешь, увидишь человека нуждающегося. С ним иногда нужно просто поговорить, я не говорю про покормить. И вот это даст тебе радость. Волонтёрство – это как раз про радость. Каждый должен найти свою стезю, в которой ему будет хорошо и радостно, и тогда он будет нести радость людям с улыбкой на лице.
Фото Галины Чернаковой специально для проекта "Подвиги" сделал фотограф Виктор Ягудин, г. Москва.
